Нефронтовые сто грамм

"От героев былых времён

Не осталось порой имён…"

Из песни. Кинофильм "Офицеры"

23 августа в ходе Курильской десантной операции  Северные острова Курильской гряды были освобождены после ожесточённых боёв с японцами.  Командующий японской группировкой Фусаки Цуцуми принял условия капитуляции, отвёл войска в пункты для сдачи в плен и сдался сам.

Словно вихрь ворвался в расположение сияющий, как начищенный  корабельный колокол, вечно ищущий приключений на свою задницу Лёшка Драчёв. Принёс от радистов весть и две фляжки спирта.

- Мужики, победа! Курилы наши! Япония капитулирует! Пьём за победу! Разведчики притащили канистру спирта, я у них немного разжился.

Настроение у всех  было приподнятым. И эта война, наконец-то, закончилась. Алексей разлил спирт  по кружкам. Все с энтузиазмом их расхватали, только Николай, как обычно, остался в стороне.

- Не приставайте, парни,  знаете ведь: не пью я. Вера не позволяет, и отец не велит.

Уговаривать кинулись все. Особенно бурно напирал холерик  по натуре Лёшка.

- Да ты что, Николай?! Такой повод, и  не пригубить?!  Штабные с утра пьют, а нам – сам Бог велел. Ты понимаешь, живыми из первой волны десанта на Парамушире только мы   остались! Нельзя не отметить победу и ребят погибших не помянуть! 

Лёшка – выпивоха ещё тот, кого угодно в собутыльники уговорит. Из детдомовских, к спиртному пристрастился с юности. Николая поддержал только Семён Веригин.

- Опять какую-нибудь тормозуху притащил? – подозрительно глядя на фляжки со спиртом проворчал он. У всех на памяти был зимний эпизод, когда Лёшка взялся "добывать" спирт из тормозной жидкости.  Ославились тогда на всю бригаду. Тормозная жидкость состояла из двух компонентов: этилового спирта и касторового масла. Лёшка лил её на морозе на верхнюю часть лома. Касторка замерзала и оставалась на ломе, а спирт стекал в кружку. Опыт удался, выпили на славу. В прямом смысле этого слова, потому как прославились.  Видимо, какая-то часть масла всё же осталась и сработала как слабительное. В сортир образовалась очередь.

 Под нажимом друзей-сослуживцев Николай сдался,  за Победу выпил, но больше, сколько его  не уговаривали, пить не стал. По общему признанию, спирт был препротивным, однако, после первой –  колом, вторая – всегда  соколом. Друзья повторили, потом добавили…

Николай  как совсем непьющий сразу опьянел, сел в сторонке и  принялся мечтать, как приедет живым и здоровым в родную деревню Ивановку, расположенную на самом краю Свердловской области.  Как будут его встречать родители, сёстры и вернувшийся с Отечественной войны покалеченным и  израненным  младший брат Борис. Вспоминал родные места. Родительский дом на берегу реки Ницы. Большие озёра: Монашенское, Зырянское, Чёрное. Озёра образовались  после того, как река пробила себе новую дорогу к реке Туре. Рощу с белоствольными берёзами в полукилометре от дома, в которую так любили бегать  деревенские пацаны. Особенно летом, когда созревали малина,  дикая клубника и костяника. После революции  лес стал общественным, но называли этот березняк по-прежнему "Барская роща". Вспоминал земляков.   Знакомую со школьных лет девчонку, провожавшую его в армию.  Ждёт ли она его? Друзей-ровесников, многих из них забрала   война. Здесь, на самом краю государства российского, все, даже бывшие недруги,  казались ему родными и милыми. Шутка-ли, с сорокового года не был в родном краю. Всё это время восточная группировка сдерживала от вторжения Квантунскую армию.  Когда вступили в войну, освобождали Маньчжурию, Сахалин, Курильские острова.  Не только японскими пулями и   снарядами отмечены эти годы, но и  лишениями. Всё гнали на западный фронт, чтобы сломить хребет главному фашисту.   Части восточной армии жили тяжело.  Снабжали их по остаточному принципу. Мёрзли, не доедали. По сути, каждый нёс службу за двоих.  Не роптали. Понимали: так надо для страны. Там, на западе, решается  их общая судьба.

Николай, углубившись в мечты, задремал, а сослуживцы всё праздновали победу. К ночи всё стихло. Утром проснулись не все, а тех, которые проснулись, ждали жуткие мучения. Спирт оказался  метиловым. Николай выпил немного  и умирал в медчасти. Умирал долго и мучительно.  Пока был жив как заклинание повторял: "Господи, помоги! Если выживу, никогда больше в рот не возьму даже капли спиртного". Заклинание не помогло. На третий день  отказались работать почки и он умер от общего отравления организма.

Командование, как и полагается в чрезвычайных случаях, провело расследование. Особист майор Мерзляков радостно потирал руки и рыл землю. Для него  война с Японией прошла  на удивление спокойно, а тут  появился шанс показать усердие и принципиальность.   Вышедший ещё в мае приказ обязывал строго карать не только самих нарушителей (их уже Бог наказал), а и всех командиров,  проявивших халатность в службе и допустивших эту пьянку. В том числе –  начальника медицинской службы, не проверившего спирт. Мерзляков провёл расследование в точном соответствии с приказом. Он рассматривал это дело как прямой подрыв боевой готовности армии.  Умерших отнесли в графу "Небоевые потери", и все, кто допустил это, были признаны  виновными.   Отдали под суд начмеда и командира подразделения.  Не было поблажки и мёртвым.  Они были признаны главными виновниками происшествия. Оформленные на них наградные документы были в срочном порядке отозваны.  

Майор Мерзляков    свой   долг перед государством   ревностно  выполнил.  По его выводам  добросовестно боровшиеся с врагом солдаты и офицеры в одночасье  были переквалифицированы в людей, недостойных воинских почестей и славы.  Николаю и его товарищам  не нашлось места в истории.  Нет Николая  в списках солдат, вернувшихся с войны. Нет его и в Книге памяти  милой его сердцу Свердловской области. Из-за войны он   не успел жениться и завести семью, потому   не оставил потомков. Получилось: и не жил, и не воевал.

Родные и близкие  рассчитывать на какую-то особую справедливость   не могли.   Что в этой ситуации  они могли сделать? Пока  были  живы, хранили память о  Николае, жалели его. Больше всех переживал   выживший на войне с Германией Борис.   Фронтовик, воевавший всю войну на передовой, он воспринимал девиз  "никто не забыт, и ничто не забыто"  как штамп пропаганды.  Несколько раз ездил в военкомат,  где  пытался доказывать  окопную правду не нюхавшим пороху людям.  Он задавал  вопросы:

-  Как можно  лишить почестей и славы человека только за то, что он единожды нарушил дисциплину, расплатившись за этот проступок своей жизнью? Разве  справедливо это по отношению к солдату,  выполнившему свой долг перед страной? 

В ответ разводили руками: "К сожалению, мы ничего не можем сделать".

Съездил в райком партии.

-  Вы реабилитируете репрессированных, неужели нельзя вернуть доброе имя  солдату, вся вина которого в том, что он "неправильно" отпраздновал Победу и  выпил кружку  спирта? Потомки обязаны  жизнью этому солдату, а его, как какого-нибудь перебежчика-предателя, вычеркнули   из памяти…

Но вразумительного ответа на свой вопрос не получил. Ничего не добившись, Борис перестал обивать пороги власти, однако обида за брата у фронтовика осталась.  Вспоминая Николая, он часто приходил в негодование и  вёл заочный спор с    принципиальными, озабоченными патриотизмом  "судьями".

-  Что значит: умер не так, как надо на войне? Помнить  надо не только саму Победу, но и всех тех, кто её приближал.   Кто, кроме Бога, может определить: правильно или неправильно погиб или умер солдат?  

Но общество его доводов и его боли не слышало. В память о старшем брате своего первенца  Борис назвал его именем.