Моим родителями прошедшим Великую Отечественную войну,

 всем павшим и живым фронтовикам, посвящаю!

Заплутавший орден.

Дойти до Риги ему  не довелось, хотя оставалось каких-то тридцать километров. Войска Первого прибалтийского фронта наступали на Ригу с юга, но прорвать с ходу заблаговременно  подготовленный рубеж  не смогли и перешли к обороне.

Борис, пользуясь относительным затишьем, сидел в блиндаже и кемарил. Это слово, как никакое другое, передавало выработанное на войне состояние чуткого сна. С виду –  сидя спал, а на деле в  полудрёме сумбурно  вспоминал,  размышлял и отгонял назойливые мысли о еде.

По всему было видно,  немцы  решили дать серьёзный бой. Подтянули свежие резервы, дальнобойную артиллерию. Лупят такими снарядами, что земля, как при землетрясении, гудит. Если попадут в блиндаж, три наката брёвен не помогут.  Два дня назад попали в полевую кухню. От кухни, старшины и поваров осталась лишь  глубоченная воронка. Такая же участь постигла  и полковой склад. Знает немчура, куда ударить побольнее. Видно, посадили   где-то опытных  корректировщиков.

 А много ли голодным навоюёшь?  Чем бы ни был занят, а мысли всё о ней любимой… О жратве. Вчера подвезли сухой паёк из дивизии, но очень уж скромный. Съели за один присест и  не наелись.  А на нейтральной полосе,  словно издевательство,  сад с крупными, видимыми невооружённым глазом  яблоками. Можно было ночью сползать, но ротный под угрозой отдать под трибунал  запретил. 

На нейтралке каждую ночь гибнут разведчики. Четыре   ночи  ползают за языком и всё без толку. Немцы уже не те, что в начале войны. От  напыщенного превосходства и пренебрежения к противнику не осталось и следа. Им постоянно мерещится наступление русских и, чтобы не прозевать, натыкали в нейтральной полосе   передовые посты. На них разведка постоянно и натыкается.

Вот и приходится Борису  отговаривать друзей  от затеи поживиться  яблочками. Лучше  пару дней поголодать, чем под конец войны загреметь под трибунал или получить в лоб дурную пулю.

Он самый молодой во взводе, но  самый обстрелянный. Два месяца исполняет обязанности  помощника командира взвода.   Фактически командует  взводом,  взводного убили    в самом  начале наступления.

 На фронте с ноября сорок первого, когда их дивизию, сформированную в городе Кунгуре,  кинули в наступление на Калининском фронте. Почти  три  года шёл он от старинного города Тверь, переименованного в Калинин,  до Риги.  Повидал за это время столько –  на целую жизнь хватит. Воевал постоянно  на передовой, за вычетом времени, проведённого в госпиталях.  Ранили  четыре раза. Все  ранения средней тяжести и  тяжёлые,  на лечении находился долго. Может, потому и жив, до сей поры. Из его  сверстников   редко кто дожил до сорок четвёртого. Двадцать третий год встретил войну в качестве новобранцев. В сорок первом многие погибли в первый месяц или попали в плен. А ему повезло.  День рождения в августе,  призвали уже осенью.   В их роте из сверстников у него только ротный, старший лейтенант Бобров. Боброва после ранения в сорок первом направили в военное училище, так и стал офицером.

Бобров парень что надо. Требовательный, но простой. Не кичится званием и  должностью, не стесняется носить солдатскую  пилотку. Орденами и медалями не брякает. Немцы умеют выбивать офицеров и опытных солдат с наградами на груди. Новый командир взвода, пришедший  месяц назад из училища, повоевал  совсем немного. Во время  затишья решил покрасоваться  и  надел фуражку. Тут же   попал на глаза немецкому снайперу.

У Бориса  всего одна медаль "За отвагу", полученная в сорок втором. Поэтому снайперов он особо не боялся.   Бобров, который имел два ордена и две медали,  не раз допытывался, почему у него только одна награда.  А что он мог сказать. Воевал не хуже других, иногда даже лучше. Трусом никогда не был. Не раз обещали представить и к медали, и к ордену. Один  командир даже героя сулил "дать".  Но всё это перед боем, а     после боя, как всегда.   Как-то так получалось, после очередного геройства –  очередное ранение.  А то сам командир погибал или попадал в госпиталь.   Иной    просто  забывал о своём обещании. Ну да бог с ними, с медалями. Главное живой,  и война  к концу  катится.

А есть страсть как хочется…  И  сад этот на нейтральной полосе действует всем на нервы.   Друзья-сослуживцы долбят   Бориса без остановки. Особенно напирает  Гришка  Букин.  Не может спокойно смотреть на яблочное изобилие. Парень из Рязанской  области, вырос на яблоках. В детстве почистил столько соседских садов…   Герой гайдаровского рассказа Квакин ему в подмётки не годится. Гришка второй день хвастает своим богатым опытом и доказывает, что способен очистить  любую яблоню, при этом не потревожить спящую в десяти метрах собаку.

Не отстаёт от него и Иван Ощепков.  Здоровяк с Урала. Яблоки первый раз попробовал здесь,  на фронте, а туда же. Хотя этого  понять можно.   Его мощный организм   всегда есть хочет. Даже тогда, когда    проглатывает  двойной паёк.

Иван с Гришкой и перервали   "сладкий сон" Бориса.  Как всегда напористо и энергично речь держал Григорий:

- Эй, командир, хватит дрыхнуть! Начальник обязан кормить своих подчинённых, а ты мышей не ловишь. Мы  пришли тебя предупредить, поползём самовольно! Если повезёт, с яблоками вернёмся. А нет,  тебя не сдадим! Скажем, наша личная инициатива была.

В ту же дудку подпел и Иван.

- Поползём сразу, как стемнеет. Немцы  привыкли, что  разведчики лазят в самую глухую пору, и с вечера ждать не будут. Нам главное просматриваемое поле  проскочить,  а в самом саду   деревья прикроют.

Доконали они  Бориса.  Может,   молодость подвела,  а может,  самому   так сильно хотелось есть,  дал  слабину и согласился.  Но отпустить ребят одних не мог.  Принял решение ползти с ними. В случае провала за самовольную вылазку  отвечать так и так  ему.  

Распределили обязанности. Григорий сборщик, Иван таскает мешки, а Борис наблюдает за обстановкой и, в случае чего, прикрывает. Как стемнело, поползли.   Благополучно миновали открытый участок и заползли вглубь сада. Григорий и Иван  работали бесшумно.    Быстро набирали  яблоки в  мешки. Борис выполз на край сада со стороны немцев  и наблюдал.  Всё было спокойно. Вдруг  наткнулся на  телефонный провод.  Провод  шёл со стороны немецких окопов на край сада,  в ту сторону, с которой они пришли.  Наверное, там  передовой пост. Он похолодел. Их группа  проползла  в нескольких десятках метров от  засады. Видимо, немцы действительно не ждали "гостей"  в столь раннее  время. Сделать это на обратном пути  с   полными мешками  вряд ли удастся. Фрицы расстреляют их,  как куропаток.

Борис подполз к Ивану с Григорием и рассказал  о  "сюрпризе".  Они посовещались.  Решили двигаться вдоль провода,   тихо обезвредить немцев и только потом ползти в свою траншею.

Проползли  немного и услышали чужую  речь. Немцы негромко переговаривались. Они  и не допускали мысли, что противник у них за спиной.  Судя по всему, их было двое. Борис молча показал пальцем: "Я – левого, Григорий – правого, Иван остаётся на месте".

 Подползли ещё ближе, вскочили и молча кинулись на притаившихся  в  окопах для стрельбы лёжа немецких солдат.

Обезвредить  без шума  не  получилось.   Не было навыков,  которыми владели разведчики. 

За время войны Борису несколько раз приходилось драться в рукопашную. Особенно ожесточёнными  такие схватки были в начале и середине войны. Немцы дрались до победного. Поэтому компромисса не было: или ты его, или он тебя. В конце войны ситуация начала меняться. Отборные кадры вермахта  война  перемолола. Стали  чаще  попадаться соперники  из обычных немцев, которые предчувствовали близкий конец  войны и, как и все нормальные люди, хотели жить.

 В этот раз Борису повезло. Немец попался  долговязый, но силой и отвагой явно не вышел. Едва Борис на него навалился,  он вытянул руки вперёд и загнусавил:

- Нихт тотен! (Не убивайте),  Гитлер капут!..  Нихт тотен!..

- Не буду я тебя убивать! В плен пойдёшь…

 А Григорию пришлось туго. Его противник  успел повернуться  к нападавшему лицом.  Они  схватили друг друга в охапку, пыхтели,  ругались каждый на своём языке, крутились, пытаясь прижать один другого к земле. Видимо,  сидевшие в передней траншее немцы что-то услышали. В воздух взлетели осветительные ракеты,  и для острастки тут же треснула автоматная очередь.  К счастью, с немецкой стороны их не было видно,  прикрывал сад.

Немец оказался сильнее.   Прижал  Григория к земле,    выхватил нож и всадил бы его в рязанского паренька, если бы не подбежавший на шум Иван.  Тот не промедлил.      Ударом с боку врезал  "гансу"  прикладом  по шее. Голова   немца кувыркнулась набок, тело обмякло,  готовый вонзиться в противника нож выпал из руки.

Борис подобрал  автоматы немцев и скомандовал:

- Уходим бегом! Я с языком  вперёд, вы прикрываете! –  и повернулся к лежащему на земле немцу, – А ну, ганс,  ауфштеен,  и бегом в плен!

- Я, я, я, – послушно вскочил немец и, подняв руки вверх, торопливо побежал в сторону русских позиций.

Борис бежал рядом. Следом,  волоча мешки с яблоками, Григорий и Иван. Они не добежали несколько десятков метров, когда немцы по-настоящему всполошились. Взлетели осветительные ракеты, зарокотал пулемёт,  затрещали автоматные очереди. Теперь они были на открытой местности. Опытные Иван с Григорием  моментально упали на землю, а немец продолжал бежать. Борис  в три прыжка догнал его и повалил на землю. Падая почувствовал острую боль в правой лопатке. Когда огонь стих, из передней траншеи  подползли  свои  ребята. Помогли доползти Борису и немцу. Григорий и Иван приползли сами и приволокли мешки с яблоками. Григорий тоже получил лёгкое  ранение. Пуля прошила мякоть руки, не задев кость.  Почистить сад тихо не получилось.    Вылазка закончилась большой оглаской, и спасший Григория Иван  ворчал:

- Видно на роду, Гришка, тебе  написано пострадать сегодня. Это тебе в отместку за большую любовь к яблокам! А вот Борька терпит мучения из-за тебя, хвастуна.

- Это чё я нахвастал? – тут же завёлся Григорий. – Яблок-то ведь набрал, как обещал.

- Набрать-то набрал, но какой ценой? "Собаку в десяти метрах  не потревожу",  – передразнил его Иван. – Разбудил всю округу! Теперь придётся  отчитываться!

Прибежала медсестра Варя.  Бориса  затащили в блиндаж.  Рана была сквозная, из неё обильно текла кровь.  Раненый был в полном сознании, не стонал, но  по лицу  текли слёзы. Варя принялась аккуратно стягивать  гимнастёрку и одновременно утешать:

- Больно да, Боренька? Потерпи, милый, сейчас перевяжу, станет легче.

- Не плачь, Борис! –  поддержал её и годившийся им в отцы пулемётчик  Семён Прохоров. – Ты настоящий мужик! Терпи…

- Да не от боли я плачу, – тихо отвечал  раненый. – Это у меня пятое ранение, бывало и больнее.  От радости слёзы текут, наверное!  Война  к концу идёт!  Неужто живым останусь?

- Обязательно останешься. Терпи, сейчас я тебе  рану обработаю, чтобы не загноилась.

 Борис смотрел на медсестру с теплотой и нежностью. Всё-таки, когда делает перевязку  девушка, боль  переносится легче. Вроде бы как-то стыдно проявлять слабость  перед слабым полом. Хотя какой он "слабый". Вон какую войну и в тылу, и здесь на передовой тащат.

- Варь, меня, наверное, отправят в тыл. Пришлю  адрес, напишешь мне?

- Обязательно напишу, Боренька.

Варя споро  принялась за перевязку. Она была старше Бориса на два года. Эта хохотушка и оптимистка ему сильно нравилась. Он и сам обладал хорошим чувством юмора. Несмотря на молодость,  был прекрасным  рассказчиком. В часы затишья мог  так пересказать какой-нибудь рассказ  Чехова, что сослуживцы катались  от смеха.

Варвара  тоже поглядывала на молодого помкомвзвода  с интересом, но между ними так ничего и не возникло. Соперником у него был не кто-нибудь, а ротный. Старший лейтенант Бобров очень ревниво оберегал девушку от любых поползновений со стороны подчинённых.

Он и прибежал в самый разгар перевязки и, невзирая на ранение, потребовал немедленного доклада.

- Что у вас тут за стрельба, помкомвзвода?

Борис не стал ничего скрывать. Бобров не дослушал до конца и  пустился в крик:

- Ты что, мать твою…?! За самовольную вылазку тебя не в госпиталь надо, а под трибунал! Яблочек они захотели.  Я сам два дня не ел и, ничего, терплю.

- Да не орите  Вы, товарищ старший лейтенант. Мы вместе с яблочками языка притащили!  С Иваном в траншее сидит. Покладистый, всё, что знает, расскажет…

- Так что ж ты о  главном молчишь?! – Бобров выскочил из блиндажа и через некоторое время заскочил обратно. – Я в штаб полка. Боря, не вздумай никому ляпнуть, что вы за яблоками полезли. Говори –  я приказал.  Сошлюсь на приказ комдива использовать любую возможность для взятия языка. И предупреди всех своих!

Возле выхода ротный внезапно остановился и закончил инструктаж.

- Да, яблоки разделить на всю роту! Иначе нажрётесь на голодно и обгадите  все траншеи.

Чуть позже, когда раненые уже были подготовлены к отправке в медсанбат, Бобров вернулся и похвалил Бориса.

- Молодец! Вовремя  притащил языка. Теперь командование знает, кто против нас стоит.

Мысли Бориса были уже далеко от  родного полка. По ране чувствовал:  его отправят в тыловой госпиталь.  Но природное любопытство заставило задать вопрос:

- Скажите кто, если это не страшная военная тайна.

- Да нет, чего тут скрывать.  Часть  из-под Таллина. Остатки оперативной группы "Нарва". Эстонию освободили, а эти из-под удара  Третьего прибалтийского  успели удрать сюда.  Так что нам придётся  прогрызать их оборону. А может,   перекинут на новое направление.    Решение будут принимать наверху.

- Для солдата всё равно. Хрен редьки не слаще…

- Это точно. Ты давай  лечись. Обязательно представлю тебя к ордену, и ребят не обижу. Воюешь  хорошо,  и языка очень нужного приволок.  Комбат и командир полка не против. А то бегаешь  всю войну  с одной медалью.

Борис скептически ухмыльнулся:

- Мне уже столько раз обещали и столько же раз забывали…  Так что  отношусь к этому спокойно. Главное, дело своё делал,  и  шанс получил   живым остаться.

***

Ранение у Бориса оказалось тяжёлым,  и его отправили в   тыловой госпиталь в   Калинин.  Варя  не обманула, и  за четыре месяца до окончания войны, он получил от  неё письмо. Их  тогда сразу перебросили на Мемельское направление. Наступление было успешным, вышли к Балтийскому морю и всю  немецкую группу "Север"  отрезали от Восточной Пруссии. Варя  передавала привет от Ивана и других знакомых   однополчан.  В самом конце сообщала   печальную весть.  Под Мемелем, буквально через три недели после их вылазки за яблоками, погиб  ротный, старший лейтенант Бобров.

 Мысль о том, что и на этот раз он остался без ордена,  заглушили боль и сожаление. Не стало ещё одного ровесника, хорошего парня и настоящего командира. С ним  Бориса связывали  не просто совместная служба, отношения подчинённого и начальника, а нечто большее, имя которому –  боевое братство.

Больше писем от Вари он не получал. Уже позднее, случайно встретив однополчанина, узнал: Варя завершила войну благополучно. Вышла замуж за офицера  и уехала с ним на Дальний Восток.

Борис пока лежал в госпитале тоже времени  не терял. Познакомился с симпатичной санитаркой Тоней. Антонина была его ровесницей. В действующей армии не воевала, но пороху понюхала. В сорок первом  восемнадцатилетней девчонкой работала  на устройстве оборонительного рубежа перед городом.  Отрывали   противотанковые рвы, траншеи и ходы сообщений.    Под ежедневными обстрелами и бомбёжками с самолётов, ночуя на сырой земле без тёплой обуви и одежды, ей чудом удалось выжить в этот страшный период. А после освобождения Калинина непрерывная работа  по  уходу за ранеными в госпитале. Сколько страданий, горя,  окровавленных бинтов  за годы войны ей пришлось увидеть. На её глазах мучились,   часто превращались в инвалидов или умирали от тяжёлых ран молодые и старые, мужчины и женщины. Всё это ложилось  тяжким грузом на неокрепшую психику молодой девчонки. В её возрасте самое время влюбляться в парней и всею душой любить. Она не могла этого себе позволить.     К  мужчинам относилась абстрагировано, как к тяжело больным  пациентам. Как к  людям, которые завтра должны вернуться на фронт и умереть  для того, чтобы не умерла  их общая Родина.

 И только когда повеяло мирной жизнью, встретив Бориса, она оттаяла и впервые увидела в раненом молодого красивого парня. У них случилось то, что называют большой любовью.  Незадолго до Победы Бориса  комиссовали. Он уехал в родную деревню на Урал, а после окончания войны забрал туда же и Антонину.  Она родила ему троих детей, которых они вырастили и выучили.    Солдат  с израненным   телом, но сильный духом, так же добросовестно работал, как и воевал. 

Однако  дожить до пенсии  у Бориса не получилось. Война напомнила о себе через  тридцать лет. На  ноге,  где мышцы  были вырваны крупным осколком почти до кости, возникла опухоль под названием "острая саркома".    

Измождённый неизлечимой болезнью лежал он, уже не вставая с кровати, когда приехал военком. Вручил заплутавший где-то орден "Красной звезды",  который нашёл, наконец, своего солдата.

Борис взял орден в руки. Его лицо, суровое от постоянной боли,   отмякло. В глазах загорелся живой огонёк.

- Ты смотри, успел всё-таки написать представление... Ай да ротный! Настоящий мужик! – тихо произнёс он.

-  Борис Ильич, не обижайтесь, что орден искал Вас так долго! – с виноватой интонацией заговорил военком. – Сами знаете, во время войны всякое было. Затерялся где-то вместе с  бумагами, пока кто-то случайно не обнаружил.

- Да нет, что Вы, разве в ордене дело?  Я получил главную награду – жизнь, поэтому на судьбу не в обиде.  С моими ранениями дожить до пятидесяти –  это от судьбы подарок. Вон сколько моих друзей и ровесников с орденами и без по всей Европе лежит. А мне  суждено было выжить. Тот парень,  который  представил меня к ордену, похоронен в братской могиле под Мемелем. А ведь он мой ровесник. Ушёл, не оставив потомков… А у нас с Тоней, – кивнул он на жену, – трое детей и уже двое внуков.

- Вот и хорошо, – торопливо заговорил военком, –  Вы не теряйте надежды и обязательно поправляйтесь!

- Попробую, –  с едва заметной улыбкой ответил Борис, – надежда умирает последней…

Через две недели Бориса не стало. Проститься с фронтовиком пришла вся деревня.      Он лежал в тёмном костюме, на котором виднелись только две боевые  награды.   Прошедшая всю войну и потемневшая от времени и окопной пыли медаль "За отвагу!". И не "нюхавший пороху", новенький,  чистый орден.

Антонина глядела на измученное болезнью,  исхудавшее   лицо мужа и сквозь душившие её слёзы говорила  приехавшим на похороны детям:

- Смотрите, дети…  Какой он красивый, наш папка! Настоящий герой!